Их прервал новый звонок в дверь, и, прежде чем сеньора дошла до середины лестницы, Элеонора узнала голос Мейзи. Выйдя на галерею, она пригласила ее подняться, думая о том, что жара все же доняла подругу, поскольку та была в мужской рубахе, открытой на шее, с рукавами, засученными выше локтей. Мейзи избавилась от кринолина и фартуком из рогожки повязала свои пышные юбки из выцветшей фиолетовой тафты; на затылке держался шарф, отделанный бахромой.

Элеонора хотела пошутить, но, увидев лицо актрисы, не решилась. Она была благодарна сеньоре, которая пошла вниз, к кухне, сухо кивнув.

Когда дверь за ней закрылась, Мейзи повернулась к Элеоноре.

— Я должна тебе кое-что сказать. Как ты распорядишься информацией — твои проблемы. Но я просто не могу сидеть сложа руки, зная, что тебе грозит опасность.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спросила Элеонора.

— Существует заговор — убить Уильяма Уокера на инаугурации.

Элеонора медленно выдохнула:

— Я знала, что ему угрожают, но я уверена, господин Уокер подумал о мерах безопасности.

— Это не просто угроза. Это совершенно серьезный, тяжелый, как камень, факт.

— Лучше расскажи мне все, — попросила Элеонора, ощущая, что где-то под ребрами стянулся тугой узел, но она не пыталась расслабиться и пристально смотрела на Мейзи.

Оглядевшись, Мейзи нашла стул возле стола и села, подперев голову рукой.

— Два дня назад в театр явился Невилл. Он немного поболтал со мной, а потом остался наедине с Джоном. Мне показалось, что они беседовали на повышенных тонах. Когда Джон вернулся, он был совершенно спокоен, и я подумала, что ошиблась, приняв за их разговор шум, доносившийся с улицы. Но скажу тебе больше: прежде чем Джон стал актером, у себя дома, в родной Англии, он работал шахтером в угольных шахтах, где для взрыва пласта использовали взрывчатку. Вскоре у него развилась болезнь легких, это длилось несколько лет, и он ушел из шахты. Оказалось, актерская профессия не требует тяжелого физического труда, и он перекинулся на нее. Должно быть, я когда-то обмолвилась Невиллу об этом, и он запомнил. Во всяком случае, сегодня утром Джон рано разбудил меня и сказал, что Невилл просил подготовить взрывчатку или, по меньшей мере, объяснить, как это делается. Ему надо, чтобы она сработала через определенное время, ну, скажем, через пять минут. Невилл хотел добиться сильного взрыва, такого, чтобы разнести в щепки помост, и готов был хорошо заплатить. Нетрудно, зная Невилла, догадаться, какие огромные деньги привлечены в этот сверхсекретный проект, и понять, чем пахнет в воздухе. Джон заявил Невиллу, что не хочет участвовать в этом грязном деле, и посоветовал найти кого-нибудь другого. А потом, взвесив сказанное, испугался, что Невилл и впрямь найдет другого, который все исполнит. Джон не любит ни Уокера, ни вообще власть имущих. Не любит с тех пор, как побывал в самой гуще борьбы между владельцами шахт и шахтерами, пытавшимися объединиться в союзы за улучшение своих условий. Но он не может позволить себе стоять рядом и наблюдать, как убивают человека, если способен вмешаться. И он стал думать, кто еще, кроме Уильяма Уокера, может оказаться на помосте, может, даже и ты, и Грант, и он решил рассказать кому-то о готовящемся.

Элеонора медленно прошла к другому стулу и села напротив Мейзи.

— Невилл собирается… взорвать сегодня помост… вместе с генералом?

Генералом и Грантом. Да, конечно, Грантом.

— Именно сегодня. Слава богу, я не слишком поздно. Я боялась, что они проделают это утром, когда прохладно.

— Нет, церемония будет ближе к вечеру. Время еще есть, — ответила Элеонора, хотя плохо соображала, что говорит. Что она должна сделать? Сказать Гранту, конечно, но как? Может ли она предупредить его, не обнаружив, что отвечает за то, что убийцы знают дату намеченной церемонии?

— Ну, мне полегчало. Я боялась не застать тебя дома. Когда шла сюда, клянусь, постарела лет на десять, — заявила Мейзи, готовая смеяться и радоваться жизни теперь, когда она переложила тяжкий груз на другие плечи.

— Не могу выразить, как я тебе благодарна, — сказала Элеонора, придя в себя. — Я уверена, что Уокер захочет тебя отблагодарить.

— Нет, нет, — заволновалась Мейзи. — Не хочу никакой благодарности, вообще не хочу, чтобы даже наши имена упоминались. Чем меньше вышестоящие будут знать обо мне, тем лучше.

Элеонора не могла ее осуждать. Она во многом согласна с Мейзи, понимая, как мало шансов оказаться в стороне от всего. Она могла сделать только одно.

Не было посыльных, томившихся в ожидании перед Домом правительства, маркитантов и торговцев, не было мелких чиновников, ожидавших начальство, чтобы подать жалобу. Все тихо, и это — первый признак того, что генерала нет на месте. Поблагодарив судьбу, Элеонора не стала выяснять, где Уокер. Она сразу осведомилась о Нинье Марии. Младший офицер в красном кителе без эполет записал ее имя и попросил подождать в приемной. Элеонора вошла в указанную им комнату с большим нежеланием, опасаясь, что в любой момент появится Грант и поинтересуется, что она тут делает.

Над столом на стене висело маленькое зеркало. Элеонора, принявшаяся расхаживать по комнате, увидела в нем свое отражение, накинула мантилью на голову и тотчас же сняла черные кружева, обернув ими плечи, затем стала поправлять тщательно завитые волосы, думая о том, как некстати сейчас эта нарядная прическа. Глаза Элеоноры потемнели от страха и под ними появились бледно-лиловые тени, придавая особую хрупкость ее облику, который, тем не менее, оставался привлекательным, хотя сама она и не сознавала этого.

Отвернувшись от зеркала, Элеонора продолжала прохаживаться взад-вперед по маленькой комнате, потом заставила себя сесть в неудобное кресло, пытаясь создать видимость спокойствия. Вернулся офицер и повел ее наверх. Апартаменты Уильяма Уокера и Ниньи Марии оказались просто роскошными. Повсюду парча и бархат, яркие тяжелые ткани в восточном стиле, мебель, которая, как подозревала Элеонора, была конфискована в домах богатых аристократов, покинувших Гранаду, как только Уокер вошел в город. Спальня отделана червонным золотом почти с восточной любовью к роскоши, в изобилии разложены маленькие подушки, бархатистый персидский ковер закрывал пол. Нинья Мария сидела перед туалетным столиком, уставленным множеством всевозможных коробочек для украшений и косметики. Огромное зеркало отражало внутреннее убранство комнаты, включая большую, с четырьмя стойками кровать, отделанную и задрапированную парчой и атласом.

Кровать была завалена грудой платьев, юбок, панталон, шляпок. Сундуки и коробки расставлены по всей спальне, разбросанная оберточная бумага шевелилась от колебаний воздуха. Нинья Мария, держа в руке щетку для волос, ругала горничную, никарагуанку средних лет, объясняя ей, как надо складывать шелковую нижнюю юбку. Она оставила без внимания появление Элеоноры, пока не закончила свою тираду. Затем махнула рукой в сторону маленького стула и без церемоний сказала: